Глоток тепла средь ледяного мира…»: био-библиогр. путеводитель к юбилею Б. Ахмадуллиной /сост. Е.Е. Цупрова; Самарская ОЮБ. – Самара, 2017.
Министерство культуры Самарской области
ГБУК «Самарская областная юношеская библиотека
Глоток тепла средь ледяного мира ..."
Био-библиографический путеводитель
(к юбилею Б. Ахмадулиной)
Самара, 2017
От составителя
Поэт Белла Ахмадулина вошла в русскую литературу на рубеже 1950-1960-х годов, когда возник беспримерный массовый интерес к поэзии. Во многом этот «поэтический бум» был связан с творчеством нового поколения поэтов - так называемых «шестидесятников». Одним из его наиболее ярких представителей стала Белла Ахмадулина. Ее удивительный поэтический голос не затерялся среди хора окружавших ярких литературных звезд, таких как Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Булат Окуджава. Ахмадулина стала символом истины, красоты, правды, внутренней свободы.
Сама Белла Ахатовна никогда не называла себя поэтессой, только — поэтом. Она не стремилась быть «больше чем поэт». Ахмадулина стала просто настоящим Поэтом. В ее стихах потрясает сочетание изысканной лексики и трагических деталей жизни, особая легкость и поэтическая дерзость. Книги Ахмадулиной были поистине дуновением свежего воздуха, «глотком тепла средь ледяного мира» (Дмитрий Быков).
В Отечестве русского Слова у Ахмадулиной есть свое достойное место. Ее творчество, безусловно, часть российской и мировой культуры. Оно хорошо известно не только на родине. Её поэтические сборники с 1966 года начали издаваться сначала в тогдашних «странах народной демократии», а уже в 1969 году в Нью-Йорке, в 1970-ом - в Лондоне. На сегодняшний день книги Ахмадулиной изданы на 16 языках: английском, армянском, болгарском, грузинском, датском, иврите, итальянском, латышском, молдавском, немецком, польском, румынском, сербскохорватском, словацком, чешском, эстонском. К этому следует добавить многочисленные публикации в различных журналах всего мира.
Ахмадулина - лауреат Государственной премии РФ (2005), Государственной премии СССР (1989), Президентской премии России (1998), независимой премии "Триумф" (1993), международной поэтической премии "Носсиде" (Италия, 1992), Пушкинской премии (Германия, 1994), международной поэтической премии "Брианца" (Италия, 1998), премии имени Булата Окуджавы (2003). Белла Ахатовна награждена орденами Дружбы народов (1984) и "За заслуги перед Отечеством" II (2007) и IV степени (1997). Ахмадулина являлась почетным членом Американской академии искусств и литературы (1977).
Хотя истинное место поэта в истории литературы становится окончательно определенным лишь с учетом исторической перспективы, уже сегодня очевидно, что Белла Ахмадулина - одна из крупнейших русскоязычных поэтов конца XX столетия. Об этом в первую очередь свидетельствует неослабевающий с годами интерес читателей к ее творчеству. И в ХХI веке ее поэтические строки очаровывают, завораживают, покоряют неподвластными Времени и конъюнктуре литературной моды аристократической Красотой, благородством.
В 2017 году исполняется 80 лет со дня рождения Б.А. Ахмадулиной. К ее юбилею сектор молодежного чтения ГБУК «СОЮБ» подготовил био-библиографический путеводитель «Глоток тепла средь ледяного мира».
Издание адресовано библиотекарям, преподавателям литературы, всем ценителям изящной словесности. Его цель – привлечь внимание, прежде всего молодого читателя, к литературному наследию поэта, показать разнообразные грани удивительного художественного явления - Белла Ахмадулина.
Явление поэта: Детство, отрочество
Изабелла Ахатовна Ахмадулина родилась10 апреля 1937 года в семье вполне благополучных московских интеллигентов. Тогда никто и не подозревал, что на свет явился Поэт! Ее родители принадлежали к советской элите. Отец - Ахат Валеевич - был крупным таможенным начальником (заместителем министра), а мать - Надежда Макаровна – переводчиком, майором КГБ. Сочетание кровей девочка получила экзотическое: по линии матери в роду были обосновавшиеся в России итальянцы (Стопани), а по отцовской линии — татары.
Имя Изабелла девочке дала бабушка по маминой линии Надежда Митрофановна. В 1930-ые годы в Советском Союзе была очень популярна Испания и всё, что с ней связано. Поэтому мама будущего поэта подыскивала для дочери испанское имя. Бабушка решила, что Изабелла – именно то, что нужно.
Глядя на детскую фотографию, Белла Ахатовна замечала в своих глазах недетские горе, предчувствия и знания об окружавшей атмосфере сталинских репрессий: «Осталась где-то жалкая, убогая фотография: две унылые женщины — это мать моя, моя тетка, — а вот в руках у них то, что они только что обрели, то, что появилось на свет в апреле 1937 года. <…> И это жалкое существо, и эти две несчастные женщины, а, впрочем, тогда добрые, думающие, что они обрели что-то хорошее, — все ошибаются, все трое. Они не обретут в себе то, что умеют обретать счастливые родители, нет, это уже видно по крошечному и какому-то несчастному лицу. Знает ли это мало сформированное несчастное личико, что же предстоит, что же дальше будет? Всего лишь апрель тридцать седьмого года, но вот этому крошечному существу, этому свертку, который они держат, прижимают к себе, как будто что-то известно, что творится вокруг. И довольно долгое время в раннем, самом раннем начале детства меня осеняло какое-то чувство, что я знаю, несмотря на полное отсутствие возраста, что я знаю что-то, что и не надо знать, и невозможно знать, и, в общем, что выжить — невозможно. <…> Ну да, этого пока они ничего не знают, и впечатление, что именно тот, вот этот никудышный, которого совсем не видно, лицо сморщенное, что он знает, что он осенен каким-то горем, которое совершенно ему не по росту, не по судьбе».
Это я — в два часа пополудни
Повитухой добытый трофей.
Надо мною играют на лютне.
Мне щекотно от палочек фей.
Лишь расплыв золотистого цвета
понимает душа — это я
в знойный день довоенного лета
озираю красу бытия.
Белла Ахмадулина
Чуткая душа ребенка улавливала за внешним благополучием творившееся вокруг зло: «Первые мои годы я проживала в доме, где без конца арестовывали людей. А мне велели играть в песочек. Я не могла знать, не могла понимать, что происходит, но некий след во мне остался. Даже неграмотный, не очень тонкий слух ребенка многое улавливает. Я была беспечной, благополучной девочкой, однако ощущение зловещей сени несомненно присутствовало. Наш дом, старинная усадьба на углу Садового кольца и Делегатской улицы, назывался почему-то "Третий Дом Советов". Самые обреченные, мы знаем, жили в Доме на набережной. <…> А наш предназначался для мелких, о которых поначалу как бы забыли ради более важных. Слава богу, моей семьи это впрямую не коснулось».
Действительно, близкие Ахмадулиной чудом сумели выжить в годы сталинских репрессий (отца арестовали, сняли с работы, но ограничились исключением из партии) благодаря тому, что бабушка и ее брат были знакомы с самим Лениным. Кроме того, свою роль сыграло и то обстоятельство, что мама служила в КГБ:
«Мать что-то мне говорила, что как-то ей удалось отца спасти, каким-то образом <…> И видимо, была на хорошем счету, не знаю. И ее никто не трогал, и отца она как-то спасла».
Девочка долго не говорила, словно ни с кем не хотела разговаривать. А потом расцвели тюльпаны. Их яркие краски удивили и восхитили, всколыхнули душу ребенка. Маленькая Белла произнесла первую в жизни внятную фразу: «Я такого не видела никогда». «Все удивились, что мрачный и какой-то, может быть, и немудрый ребенок вдруг высказался. Меня это так поразило, что в утешение мне, в каком-то троллейбусе мы едем, мне купили, кто-то продавал, какая-то тетушка, бабушка продавала, несколько красных маков. – вспоминала Белла Ахатовна. - То есть только я успела плениться ими и страшно поразиться, и быть так раненной этой алой их красотой, этим невероятным цветом этих растений, как ветер их сдул».
Родители целыми днями были заняты на работе, и воспитывала будущего поэта, в основном, бабушка Надежда Митрофановна. Именно она привила Белле любовь к классической литературе. Бабушка читала не только сказки, но и произведения Гоголя, Пушкина. Она обожала животных, и вдвоем с внучкой они подбирали бездомных собак и кошек. Белла Ахатовна сохранит трепетное обожания «братьев наших меньших» на всю жизнь и передаст это благородное чувство своим дочерям — Ане и Лизе. «Я полностью солидарна с Анастасией Ивановной Цветаевой, которая говорила: «Слово «собака» пишу большими буквами», — признавалась как-то Белла Ахатовна. Забегая вперед, заметим, что на свой первый гонорар Ахмадулина купит собаку.
Откуда на нее нахлынула поэтическая благодать, теперь уже не узнает никто. Правда, в детстве, когда однажды к родителям пришли гости и, как это водится, спросили ребенка: «Ну, кем ты хочешь быть?». Белла, которая пока и «р» выговаривала с трудом, насупившись, гордо и четко ответила: «Литератором». Этим пророческим заявлением девочка ввергла взрослых в недоумение.
В 1941 году, как и многие соотечественники, отец Беллы ушел на фронт. Была мобилизована и мама «на какую-то службу переводчицей». Девочку отправили в Казань, где проживала её вторая бабушка по отцовской линии. Внучку, не желавшую говорить по-татарски, она встретила неласково. Беллу, умиравшую от голодной дизентерии, чудом спасла подоспевшая мама.
«Буря мглою…», и баюшки-баю,
я повадилась жить, но, увы, —
это я от войны погибаю
под угрюмым присмотром Уфы.
Как белеют зима и больница!
Замечаю, что не умерла.
В облаках неразборчивы лица
тех, кто умерли вместо меня.
С непригожим голубеньким ликом,
еле выпростав тело из мук,
это я в предвкушенье великом
слышу нечто, что меньше, чем звук.
Лишь потом оценю я привычку
слушать вечную, точно прибой,
безымянных вещей перекличку
с именующей вещи душой.
Белла Ахмадулина
В сорок четвертом девочку снова привезли в Москву. Здесь она пошла в школу, куда после первого же дня категорически отказывалась ходить: «Почему-то школа меня ужаснула, и, не знаю, я привыкла уже к одиночеству, к этой болезни». А когда Белла все-таки появлялась в школе, то лишь укрепляла в учителях образ трудного и «неодаренного» ребенка. Директор школы даже демонстрировала ее комиссии из роно как пример неподдающегося обучению школьника, «небывалое дитя, как небывалого несмышленыша, упрямого, мрачного, который еще и думает только о собаках». Но самое удивительное - Ахмадулина была очень начитанной для своего возраста девочкой и с ранних лет писала без грамматических ошибок.
В сорок пятом году в школе появился новый учитель рисования: <…> он был в военной форме, тоже раненый, он хромал и опирался на какую-то клюку, и, кроме того, у него в лице, которое меня тоже поразило, было какое-то страдание. То есть страдальцы словно объединились среди веселых детей, и вот этот военный человек, в военной форме, очень рваной какой-то, уже изношенной, и он тоже как-то вгляделся. Но дело в том, что это, конечно, я потом, с высот другого дня, может быть, подумаю, что я не сомневалась, что ему грозило что-нибудь еще. Но это точно было мне как-то известно, что он скоро куда-то денется, что ему грозит какое-то горе. Я очень хорошо его помню: столь измученный, какой-то худой, хромой, хромающий, но с таким глубоким, трагическим взглядом, оглядывающий детей…». На одном из уроков этот необычный педагог предложил ученикам творческое задание – изобразить День Победы. «И вот я карандашами, у меня была коробка карандашей и лист бумаги, и я всеми карандашами, которые у меня были, совершенно бесформенно, но все-все-все-всеразноцветность, которую только можно вообразить, я нарисовала. – вспоминала Белла Ахмадулина. - Дети каждый рисовал кто что может — кто танк, кто самолет, а я вот эту бесформенность, но все карандаши я на это извела. Он обошел всех, всех похвалил, а ко мне подошел, и вдруг страшно растрогался, и поставил мне огромную пять с плюсом. <…> И вот с этой огромной пять с плюсом тогда, после всех этих моих школьных приключений, начался некоторый вообще перелом в моей жизни».
К старшим классам Белла стала неформальным лидером в коллективе. Именно по ее инициативе весь класс отправился в РОНО заступаться за несправедливо уволенную учительницу. Инициатива в те годы каралась жестко: по словам Беллы, весь класс был исключен из школы.
Юная Белла посещала занятия столичного Литобъединения, занималась одновременно в литературном и театральном кружках при Доме пионеров Красногвардейского района на Покровском бульваре: «<…> посещала и тот, и другой, одно другому не мешало, напротив. Драматическим руководила Екатерина Павловна Перельман, очень хорошая, жена художника Перельмана. И особенный успех у меня был в комических ролях, например, в пьесе Розова про слепую девочку, которая называлась “Ее друзья”, что ли, а я играла домработницу. В домработницах там я имела большой успех, сыграла так, что смеялся просто весь этот дом, домработницу я играла изумительно, это действительно. <…>
Да, но это был драматический кружок, который очень отвлекал, как мои родные думали. Оправдывая свое увлечение драматическим кружком, я вспоминала Некрасова, родителям говорила, матери:
Отрада юношеских лет,
Подруга идеалам,
О сцена, сцена! не поэт,
Кто не был театралом.
Вот так, может быть, так оно и есть. А потом жизнь превращается в театр, приходится держаться. Но я никогда не занималась никакой техникой речи, всегда не выговаривала “л” и знала, что так для меня правильно. Меня очень хвалили, и приходили всякие на меня смотреть. Кроме того, я еще и читала что-нибудь, и говорили, что про эту думать нечего, ее надо брать в театр, но я знала, что никогда, ни за что. Ценили мои способности, эти тоже, они мне пригодились впоследствии, на сцене пригодились. Но я никогда всерьез этому значения не придавала».
Очень нестандартным был литературный кружок, которым руководила Надежда Львовна Победина - «какой-то такой, очень заунывный, все предавались печали». Эти странные пессимистические стихи были своеобразным сопротивлением советскому трафаретному оптимизму, «всему вот веселью так называемому или какой-то лжи».
В гармоничном соединении драматического и литературного кружков рождался особый ахмадулинский «стихотворения чудный театр».
Стихотворения чудный театр,
нежься и кутайся в бархат дремотный.
Я ни при чем, это занят работой
чуждых божеств несравненный талант.
Я лишь простак, что извне приглашен
для сотворенья стороннего действа.
Я не хочу! Но меж звездами где-то
грозную палочку взял дирижер.
Стихотворения чудный театр,
нам ли решать, что сегодня сыграем?
Глух к наставленьям и недосягаем
в музыку нашу влюбленный тиран.
Что он диктует? И есть ли навес -
нас упасти от любви его лютой?
Как помыкает безграмотной лютней
безукоризненный гений небес!
Стихотворения чудный театр,
некого спрашивать: вместо ответа -
мука, когда раздирают отверстья
труб - для рыданья и губ - для тирад.
Кончено! Лампы огня не таят.
Вольно! Прощаюсь с божественным игом.
Вкратце - всей жизнью и смертью - разыгран
стихотворения чудный театр.
Белла Ахмадулина
Школьница Ахмадулина даже рискнула отправить свои стихи в «Пионерскую правду». «Вечные изгои человечества: негр, поэт, собака, да? Те, кто наиболее беззащитен. А так как в детстве я не раз перечитывала "Хижину дяди Тома", то в пылкой убежденности, что нельзя никого обижать, отправила в "Пионерскую правду" стихотворение, заступаясь за негров. И всю жизнь Белла Ахатовна с благодарностью помнила фамилию редактора Смирновой, ответившей ей с искренним пониманием: «Милая девочка, я вижу, что ты очень страдаешь за всех, кто страдает. (…) Да, надо жалеть, конечно, особенно каких-то отдаленных и беззащитных, но, может быть, ты посмотришь вокруг себя и увидишь то, что тебе ближе».
После окончания школы Ахмадулина планировала связать свою жизнь с литературой. Родителям такие планы дочери не нравились. Они мечтали видеть Беллу журналисткой. Она согласилась и отнесла документы в МГУ, на факультет журналистики. К сожалению (или всё же к счастью), Ахмадулина провалила вступительные экзамены. На собеседовании она простодушно призналась, что никогда не читала газеты «Правда» и не знает, о чем там пишут в передовицах и кто главный редактор этого издания.
Следуя пожеланиям родителей, Ахмадулина устроилась внештатным сотрудником в газету «Метростроевец». От первого задания – огромной статьи об оранжерее на станции Лось, где «выращивают несколько огурцов и несколько помидоров для каких-то нужд» – в газете осталось две строчки. Но автора похвалили, хоть и очень смеялись «потому что я так описала тропические обстоятельства этой оранжереи и ее надобность для Метростроя».
В скромной метростроевской газете Ахмадулина публиковала не только статьи, но и свои стихи. Кроме того, она совершенствовала литературное мастерство в литературном кружке завода Лихачева под руководством Винокурова: «Евгений Михайлович Винокуров был тогда довольно молод, просто таким образом приходилось подрабатывать. И очень толково, очень остроумно, хоть в тягость, может, ему это было, но… Винокуров потом всегда и говорил, что я его ученица, в каком-то смысле это точно так и было, потому что я приходила, ездила в этот кружок».
Литературный дебют 18-летнего поэта состоялся в 1955 году. Ее стихи были опубликованы в журнале «Октябрь». В них уже прослеживался собственный стиль: «Голову уронив на рычаг, крепко спит телефонная трубка». Некоторые критики называли ее стихи «неактуальными», говорящими о вещах банальных и даже пошлых. Тем не менее, молодой поэт сразу завоевал у читателей большую популярность. А через 2 года, в 1957-ом, поэзия Ахмадулиной подверглась критике в газете «Комсомольская правда». Стихи посчитали слишком манерными и старомодными, не соответствующими духу советской эпохи. Чего стоят одни названия этих критических опусов – «Чайльд Гарольды с Тверского бульвара», «Верхом на розовом коне». Вместо осуждения они только спровоцировали и подогрели интерес читающей публики к творчеству молодого поэта, стали неожиданной PR-акцией.
В 1958 году Белла Ахмадулина сделала важный, знаковый шаг на пути в профессиональную Литературу - поступила туда, куда и мечтала – в Литературный институт.
Талантливая красавица сразу обратила на себя внимание студенческой молодежи. Белла Ахмадулина стала звездой Литературного института, а потом и всей русской литературы.
Явленная миру красота: внешний облик
Bella – значит «прекрасная», и не зря Ахмадулина сократила свое данное при рождении имя Изабелла до краткого и победоносного Белла. Она была рождена для того, чтобы явить миру Красоту.
Волшебная, громокипящая смесь русской, татарской и итальянской крови, отразившаяся в чертах лица, никого не могла оставить равнодушным. «В ее жилах скакала необъезженная татарская кровь и величаво всплескивала итальянская, как медленная вода венецианских каналов, качающая на себе золотые решетчатые окна постепенно погружающихся, словно Атлантида, аристократических палаццо. С татарской стороны она была, безусловно, наделена ханской кровью, ибо принимала ухаживания повально в нее влюблявшихся поклонников как нечто само собой разумеющееся, словно бахчисарайская красавица в прозрачных шальварах, овеваемая почтительными опахалами. У нее были раскосые глаза сиамской кошки, снисходительно позволяющей себя гладить, но не допускающей посторонних в свои мысли, скрытые под мягкой, но непроницаемой шерстью, и голос соловья, который издавал колоратурное журчание изнутри нее». Вдова друга Ахмадулиной, поэта-барда Булата Окуджавы Ольга Арцимович признавала: «Она была очень хороша. Красотка с рыжей челкой в зеленом платье «с огурцами» на фоне деревянных панелей Дома литераторов смотрелась очень эффектно. При этом она всегда жила не суетной, не материальной жизнью».
«Я мальчишкой лет в 17 бегал на ее концерты, как бегают в русскую народную сказку: очищаться из котла в котел. Вываривался в ее стихах и выходил такой красивый, полный жизнью, верящий в будущее», - вспоминает писатель Виктор Ерофеев.
Белла Ахмадулина производила ошеломляющее впечатление не только «несоветского», но даже «неземного» создания: «Хотя ее пухленькое личико было кругленьким, как сибирская шанежка, она не была похожа ни на одно земное существо. Ее раскосые не то что азиатские, а некие инопланетные глаза глядели как будто не на самих людей, а сквозь них на нечто никому не видимое. <…> Белла поражала, как случайно залетевшая к нам райская птица, хотя носила дешёвенький бежевый костюмчик с фабрики "Большевичка", комсомольский значок на груди, обыкновенные босоножки и венком уложенную деревенскую косу, про которую уязвлённые соперницы говорили, что она приплётная».
Она не боялась быть странной, не похожей на других.
Это я — мой наряд фиолетов,
я надменна, юна и толста,
но к предсмертной улыбке поэтов
я уже приучила уста.
Словно дрожь между сердцем и сердцем,
есть меж словом и словом игра.
Дело лишь за бесхитростным средством
обвести ее вязью пера.
— Быть словам женихом и невестой! —
это я говорю и смеюсь.
Как священник в глуши деревенской,
я венчаю их тайный союз.
Вот зачем мимолетные феи
осыпали свой шепот и смех.
Лбом и певческим выгибом шеи,
о, как я не похожа на всех.
Я люблю эту мету несходства,
и, за дальней добычей спеша,
юной гончей мой почерк несется,
вот настиг — и озябла душа.
Это я проклинаю и плачу.
Пусть бумага пребудет бела.
Мне с небес диктовали задачу —
я ее разрешить не смогла.
Я измучила упряжью шею.
Как другие плетут письмена —
я не знаю, нет сил, не умею,
не могу, отпустите меня.
Белла Ахмадулина
Манерность Ахмадулиной происходила от «благородных манер», духовного аристократизма. Но в ней никогда не было чванства, надменности. «В ее ощущении собственной необыкновенности не таилось ничего пренебрежительного к другим, она была добра и предупредительна»: отмечал Евгений Евтушенко.
Это я — человек-невеличка,
всем, кто есть, прихожусь близнецом,
сплю, покуда идет электричка,
пав на сумку невзрачным лицом.
Мне не выпало лишней удачи,
слава богу, не выпало мне
быть заслуженней или богаче
всех соседей моих по земле.
Плоть от плоти сограждан усталых,
хорошо, что в их длинном строю
в магазинах, в кино, на вокзалах
я последнею в кассу стою —
позади паренька удалого
и старухи в пуховом платке,
слившись с ними, как слово и слово
на моем и на их языке.
Белла Ахмадулина
Искусственность Ахмадулина превратила в искусство. «Она завораживала. – признавал Евгений Евтушенко. - В ее поведении даже манерность, искусственность становилась естественной. Она была воплощением артистизма в каждом жесте и движении». Ахмадулина была необычна и естественна как вьюга, ливень, ураган. Кинозвезда и супруга близкого друга Беллы Ахатовны Владимира Высоцкого Марина Влади часто сравнивала её характер с погодой в Бретани: утром дождик, через десять минут глаза слепит солнце, потом вдруг буря и снова тишина.
Самое удивительное, что в этой хрупкой, изысканной женщине таилось Мужество. Как робкая травинка под ураганами Судьбы она пригибалась, но не ломалась! Не зря старший коллега Беллы Ахатовны Павел Антокольский назвал Ахмадулину птенчиком орла».
Не плачьте обо мне - я проживу
счастливой нищей, доброй каторжанкой,
озябшею на севере южанкой,
чахоточной да злой петербуржанкой
на малярийном юге проживу.
Не плачьте обо мне - я проживу
той хромоножкой, вышедшей на паперть,
тем пьяницей,
проникнувшим на скатерть,
и этим, что малюет божью матерь,
убогим богомазом проживу.
Не плачьте обо мне - я проживу
той грамоте наученной девчонкой,
которая в грядущести нечеткой
мои стихи, моей рыжея челкой,
как дура будет знать. Я проживу.
Не плачьте обо мне - я проживу
сестры помилосердней милосердной,
в военной бесшабашности предсмертной,
да под звездой Марининой пресветлой
уж как-нибудь, а все ж я проживу.
Белла Ахмадулина
Ахмадулина гармонично соединила в себе Женственность и Поэзию. «Она — совершенно поэтичная женщина», – отмечает один из ее друзей, писатель Михаил Жванецкий. - Белла жила стихами, создавала их внутри себя. Она была стеснительной, женственной, застенчивой. Вот идеал того, какой должна быть поэзия». «Это был обаятельный синкретичный образ, нерасторжимое единство стихов и гордости, бунта и печали, голоса, надменности и челки», – восхищенно констатирует Виктор Ерофеев.
Красота Ахмадулиной – своеобразный протест против обыденности, серости, унификации. Она – поступок, проявление характера.
Про - явления характера. Поступки
Ахмадулина всегда вела себя очень не по-советски, дерзко, проявляла характер. По словам Евгения Евтушенко, она «жила вообще в другом измерении – там, где не было ни партии, ни КГБ, а были Пастернак, Ахматова, Цветаева и вся красота мира, включая ее собственную».
Эстетический вкус и порядочность не позволили Ахмадулиной принять участие в травле получившего Нобелевскую премию Бориса Пастернака и поставить (пусть даже и формально) подпись на осуждающем его письме. За это ее в апреле 1959 года исключили с 4-го курса Литературного института. Формально - за неуспеваемость по ключевому для советского вуза предмету «Диалектический материализм». На экзамене Белла Ахатовна легкомысленно перепутала диамат с диабетом. Естественно, педагог посчитал эту оговорку проявлением цинизма. Профессор, впрочем, готов был поставить спасительную «тройку», но на его реплику: «Если бы вы хоть неделю занимались перед экзаменами, я уверен, что у вас были бы и то лучше успехи» - строптивая студентка тут же ответила: «Если бы я неделю занималась марксизмом-ленинизмом, то мой портрет висел бы между этими двумя …». В аудитории, как и положено, висели портреты основателей марксизма-ленинизма.
Принципиальной студентке помог один из авторитетнейших писателей, редактор популярной Литературной газеты» Сергей Сергеич Смирнов. Он предложил Белле Ахатовне поработать корреспондентом «Литературной газеты в Сибири». Так молоденькая, рафинированная горожанка оказалась в суровых сибирских условиях. Ахмадулина доказала другим и прежде всего самой себе, что он не «какая-то такая капризная, фифа». «И, конечно, меня многое поразило. Кузбасс, Новокузнецк, бывший Сталинск, — все это я видела. У меня стихи такие были — воспевание сталевара, красота, тяжелейший труд. Но наивность, молодость моя, они меня как-то оберегали. – вспоминала Белла Ахатовна. - В каком-то городе я видела оранжевый дым, он мне казался очень красивым, а это было, видимо, азотное производство, “лисий хвост”. Вот им я любовалась». Особое впечатление на столичную жительницу и бывшую студентку произвели люди, горечь и безысходность русской провинциальной жизни: «Я видела, эти люди, эти несчастные люди собираются вокруг вагона “Литературной газеты в Сибири”, думая, что можно жаловаться. Они были все больные. В общем, я видела много горя, много человеческого горя».
Возвращение в Литературном институте, состоявшееся в октябре 1959 года, произошло во многом благодаря мужеству и мудрости упомянутого выше Сергея 
Сергеевича Смирнова. «Сергей Сергеевич такой устроил скандал, не в Союзе писателей, а вообще скандал, потому что его положение было уже величественное такое, и “Литературную газету” возглавляет, и секретарь Союза писателей. Собрался секретариат Союза писателей. Там были все: Расул Гамзатов, Берды Кербабаев, ректор Литературного института, все секретари, много их было. – вспоминала Ахмадулина. - А меня Смирнов просил:
— Вы только как-то поскромней так. Не надо при них курить, и одеться очень скромно надо.
В институте меня восстановили на четвертом курсе, с которого исключили, после большого пропуска, пока я в Сибирь ездила. И при восстановлении в институте Всеволод Иванов, когда Захарченко говорил про меня что-то положительное, но развязно, сказал:
— Как вы смеете! Это не просто какая-то хорошенькая женщина, это поэт».
Через год, в 1960-ом, Ахмадулина блестяще защитит дипломную работу «Стихи и переводы» и с отличием завершит свое образование в Литературном институте. Позже о своем пребывании в этом учебном заведении Белла Ахатовна скажет: «Если меня чему-то и научил Литературный институт, так это тому, как не надо писать и как не надо жить. Я поняла, что жизнь — это отчасти попытка отстоять суверенность души: не поддаться ни соблазнам, ни угрозам».
Всю жизнь Ахмадулина будет отстаивать свою суверенную нравственную позицию, идти против течения. Она позволяла себе делать то, чего, казалось бы, делать было нельзя. Например, в 1969 году издала сборник стихов «Озноб» в крамольном эмигрантском издательстве «Посев». В декабре 1978 года она вместе со своими друзьями-писателями (Василием Аксеновым, Фазилем Искандером, Евгением Поповым, Владимиром Высоцким, Виктором Ерофеевым, Андреем Битовым и др.) не побоялась принять участие в создании скандального неподцензурного альманаха «Метрополь».
У Ахмадулиной хватило смелости на писательском собрании не только не осудить крамольного Александра Солженицына, но и публично высказать ему слова поддержки: «Когда обсуждали «Раковый корпус», я вошла в дверь маленького зала заседаний и увидела, как понуро сидел Александр Исаевич. Председатель, обращаясь к нему, сказал: «Товарищ Солженицын, надеюсь, что вы учтете все замечания критиков и организации. На этом собрание закрыто». Я вмешалась: «Позвольте одно слово». Мне кивнули: «Белочка, ну скажите». Тогда я громко произнесла: «То, что здесь говорили, — вздор. Пусть Бог хранит Александра Исаевича, и все тогда обойдется». Стенографистка тайком записала мои слова, и так это стало известно».
По Словам Евгения Евтушенко, «хрупкая, нежная рука Ахмадулиной подписала все письма, которые только можно припомнить, в защиту диссидентов и многих других попадавших в беду людей». Белла Ахатовна, тщательно подбирая слова, писала письма в высокие советские инстанции с просьбой облегчить участь сидевшего за решеткой великого кинорежиссера Сергея Параджанова, с легкостью подписывала петиции в защиту попавших в опалу Андрея Синявского и Юрия Даниэля, Андрея Дмитриевича Сахарова, Александра Гинсбурга, Льва Копелева, хлопотала о возвращении российского гражданства писательнице Ирине Ратушинской. Она бывала в местах ссылок, выступала в зарубежных газетах, на радио «Свобода» и «Голос Америки», поддерживала морально и материально выгнанных отовсюду собратьев по пру Георгия Владимова и Владимира Войновича.
В заграничных поездках Ахмадулина дружески общалась с эмигрировавшими из СССР танцовщиком Михаилом Барышниковым, музыкантом Мстиславом Ростроповичем, художником Михаилом Шемякиным, писателями Виктором Некрасовым, Анатолием Гладилиным и др. на одной из встреч с читателями Белла Ахатовна получила записку: «Если не боитесь, то скажите ваше мнение о Бродском». Она на нее ответила так: «Один смелый аноним спрашивает меня, не боюсь ли я сказать слова приветствия Бродскому. Я очень боюсь, но я хочу сказать вам, что он – гений». В 70-е годы публично говорить о крамольном поэте с эстрады было действительно опасно. Но Ахмадулина готова была пренебречь этим во имя Совести и Справедливости.
У неё было обострённое чувство справедливости. Говорят, на обеде в Тбилиси в честь делегации московских писателей Ахмадулина запустила туфлю в поэта Владимира Фирсова, специализирующегося по «гражданской лирике» и сказавшего тогда какую-то невыносимую мерзость. Мужчины решили смолчать: грузины — согласно законам гостеприимства, собратья-москвичи — из осмотрительности. А вот Ахмадулина не смогла не отреагировать.
Однажды Белла Ахатовна узнала, что ее соседке по дому на Поварской Елене Александровне Мещерской отключили телефон (жильцы были уверены, что это «особисты прослушивают Ахмадулину»). Ахмадулина выпытала у телефонистки номер КГБ, дозвонилась и попросила включить телефон Мещерской: «ОНИ мне сказали: «Мы вам перезвоним через пять минут, Белла Ахатовна». И перезвонили: «Товарищ Ахмадулина, телефон гражданки Мещерской работает!».
Несмотря на такое откровенное пренебрежение к нормам поведения советского человека и писателя, Ахмадулину не трогали. Или почти не трогали. Выходили (хоть и редко, очень ограниченным тиражом) ее книги. Когда в конце 1970-х с печатью собственных поэтических сборников стало сложно, на помощь пришел талант переводчика. Судьба распорядилась так, что в это время Белла Ахатовна посетила яркую и гостеприимную Грузию. Эта земля заняла в ее душе особое место: «Вероятно, у каждого человека есть на земле тайное и любимое пространство, которое он редко навещает, но помнит всегда и часто видит во сне. Так я думаю о Грузии, и по ночам мне снится грузинская речь». Ахмадулина переводила на русский язык сокровища грузинской литературы — стихи Николоза Бараташвили, Галактиона Табидзе, Симона Чиковани, Гоглы Леонидзе, Анны Каландадзе, Отара и Тамаза Чиладзе. Ее боготворила грузинская художественная интеллигенция. В Грузии Белла Ахатовна была даже не своей, а родной.
Сны о Грузии - вот радость!
И под утро так чиста
виноградовая сладость,
осенявшая уста.
Ни о чем я не жалею,
ничего я не хочу
в золотом Свети-Цховели
ставлю бедную свечу.
Малым камушкам во Мцхета
воздаю хвалу и честь.
Господи, пусть будет это
вечно так, как ныне есть.
Пусть всегда мне будут в новость
и колдуют надо мной
милой родины суровость,
Белла Ахмадулина
Дерзкие поэзия и характер, нравственная бескомпромиссность во многом были сформированы окружавшим ее Временем, совпали с ним.
Поэзия как проявление Времени: 60-е ХХ века
В конце 50-х - начале 60-х годов ХХ века на нашу страну обрушилась Оттепель. Ахмадулина - безусловно, ярчайшее проявление этого времени, одно из символов поколения «шестидесятников».
Термин «шестидесятники» принадлежит литературному критику Станиславу Рассадину, опубликовавшему в декабре 1960 года одноимённую статью в популярном журнале «Юность». Шестидесятниками в широком смысле называют прослойку советской интеллигенции, сформировавшуюся во времена хрущёвской «оттепели», после XX съезда КПСС, определившего новую, более либеральную по сравнению со сталинским периодом, политику советского государства, в том числе в отношении деятелей культуры.
Особое место в культуре, духовной и общественной жизни шестидесятников заняла поэзия. Впервые после Серебряного века настала эпоха небывалой популярности поэзии. В буквальном смысле она стала масштабным, суперпопулярным общественным явлением. Поэты-шестидесятники собирали многотысячные аудитории. Стали легендарными поэтические вечера в Политехническом музее в Москве и у памятника Маяковскому на нынешней Триумфальной площади. Актер и бард Владимир Высоцкий не без основания утверждал: «Повесьте где-нибудь в стороне маленький листочек, вырванный из тетради, и напишите четыре фамилии - да одну даже - Евтушенко, Вознесенский, Ахмадуллина, Рождественский - и будет заполнен стадион через два дня, и не достанете билета». Поэтические сборники мгновенно раскупались, а сами авторы на долгие годы стали не только властителями душ и умов, но и своеобразным символом творческого подъёма, свободомыслия, общественных перемен. «Просто это время оказалось переломным в общественной жизни, люди были встревожены, обнадежены, пребывали в смятении чувств. – говорила Ахмадулина. - Тогда казалось, что поэты возьмут на себя миссию что-то объяснить людям, провозгласить какие-то новые идеи. Очевидно, поэтому количество слушателей было столь велико, что не поддавалось исчислению».
Поэты не были в прямом смысле диссидентами, они не посягали на основы политического строя. Тем не менее, своим творчеством они бросали вызов системе. В стихах утверждались непривычные для советского общества ценности: совесть, порядочность, сострадание. «Ничего особо залихватского мы не делали, но у нас было ощущение внутренней свободы, хотя мы и сами смеялись, прекрасно понимая, что живем-то все-таки в СССР» - утверждала сама Белла Ахмадулина в одном из интервью. Самое замечательное в «шестидесятниках» – утверждение самоценности личности, чьи качества не сводимы к выполнению общественного долга или, тем более, к трудовым подвигам. Они в отличие от культа вождя, руководителя, героя утверждали своеобразный культ «простого человека», человечности.
У Ахмадулиной особый голос, особый чистый, трепетный звук в этой поэтической симфонии оттепели. Она не писала громогласных, декларативных стихов. Белла Ахатовна никогда не обольщалась сиюминутной популярностью: «Мне часто приходилось говорить людям, что поэзия не может рассчитывать на такой успех, она должна быть тем сверчком, который должен знать свой шесток (пусть этот шесток и выше земной суеты). Этот сверчок не должен тягаться по популярности ни с футбольными клубами, ни с эстрадными кумирами, должен рассчитывать только на тех, кому дано услышать его тихую музыку. Эти люди и есть его спасители, его надежда в этом мире». Ахмадулина вела со своим читателем разговор о Высоком и Вечном. Она не была «больше чем поэт», а просто являла собой настоящего Поэта: «Все-таки мне казалось, что я предавалась более слову, чем пререканиям с трудностями времени, само слово и было содержанием души - может, этим, в первую очередь, и дорожила».
Популярного поэта не могла обойти вниманием фиксирующая материальный и духовный образ времени кинокамера. Так проявилась еще одна грань таланта Беллы Ахмадулиной – ее участие, (которое, несомненно, можно назвать явлением) в нескольких кинокартинах.
По - явления на КИНОэкране
Кинорежиссеры по- разному использовали актерское дарование Ахмадулиной.
У Марлена Хуциева в его знаменитом фильме «Застава Ильича» (1962) есть эпизод, где герои сидят в переполненном зале Политехнического и слушают, как свои стихи читают Евтушенко, Вознесенский, Рождественский и, конечно, Белла Ахмадулина. Вкрапление в художественный фильм этого документального эпизода было не просто органичным, но точно передало атмосферу Времени.
В 1964 году Белла Ахатовна снялась в роли журналистки в фильме Василия Шукшина «Живёт такой парень», где играла практически саму себя в период работы в «Литературной газете». Интересно отметить, что изначально в сценарии эта роль была выписана как весьма несимпатичная, но Ахмадулина сумела ее «творчески переосмыслить и переработать»: «Когда мы впервые встретились с Василием Макаровичем, он увидел во мне то, что было ему противопоказано и даже отчасти отвратительно. Я ему показалась нарядной городской дамочкой. И поэтому он позвал меня в свой фильм «Живет такой парень», где по сценарию журналистка - просто омерзительное существо. Ей все равно, что там происходит на Алтае, ей совсем нет дела до какого-то там Пашки Колокольникова. Она надменна. Она спрашивает и не слышит. - вспоминала Ахмадулина. - Я тогда сказала: «Василий Макарович, вы очень ошиблись, увидев во мне хладнокровную городскую дамочку. На самом деле я другая». И поведала ему, как во время моих невзгод работала нештатным корреспондентом «Литературной газеты» в Сибири, как смеялись надо мной сталевары или подобные шукшинскому герою люди. Они были ко мне милостивы, но ужасно ироничны. Разыгрывали меня, сообщали о грандиозных успехах, я мчалась к ним во всю прыть, записывала, но потом оказывалось, что такого быть просто не может. В общем, со мной происходило все строго обратное, чем описано в сценарии. Шукшин сказал, что ничего менять не надо, а можно играть прямо так. Даже из текста ни слова не выкинули. Но героиня получилась хорошей, не знающей жизни, но наивной и светлой».
Съемки сдружили таких непохожих по судьбе и эстетическим пристрастиям людей как Ахмадулина и Шукшин. Белла Ахатовна даже поработала над его имиджем: «Я его примиряла с Москвой, водила везде. На его гонорар от фильма купили ему костюм, галстук, туфли. Помню, тогда же выкинули в мусоропровод его кирзовые сапоги, в которых он неизменно ходил».
Отметим, что кинолента не только полюбилась зрителям, но даже получила «Золотого льва» на кинофестивале в Венеции.
А в 1970 году Ахмадулина появилась на экранах в экспериментальном фильме Элема Климова «Спорт, спорт, спорт». Ее стихи «Вот человек, который начал бег», звучавшие в авторском исполнении, стали одной из важных смысловых доминант кинокартины – спорт как преодоление себя, вечное стремление человека вперед.
Если Ахмадулину в роли актрисы можно увидеть лишь трижды, то её стихи и песни на них появлялись довольно часто, привнося в картину необыкновенный шарм и удивительную романтическую ауру. Примером могут послужить ставшие культовыми фильмы Эльдара Рязанова. В «Иронии судьбы, или С лёгким паром!» звучит песня на стихи Беллы Ахатовны «По улице моей который год …», исполненная Аллой Пугачёвой. В «Жестоком романсе» героиня голосом Валентины Пономаревой поёт романсы «Снегурочка», «Романс о романсе», «А напоследок я скажу». Их поэтическая основа – строки Ахмадулиной. Стихотворение «О, мой застенчивый герой», прочитанный Светланой Немоляевой в «Служебном романе» – тоже творение Ахмадулиной.
Очень неожиданно отражение незабываемого и оригинального стиля ахмадулинской декламации в мультипликации. Актриса Ия Саввина, озвучившая Пятачка в серии мультфильмов Федора Хитрука о Винни-Пухе, взяла именно их и блестяще спародировала. За что Белла Ахатовна в шутливой форме поблагодарила её за «подложенную свинью».
Сама жизнь Беллы Ахмадулиной – великолепный материал для фильма или книги. Она была в прямом и переносном смысле героиней великолепных романов. Это были то явления, то промельки любви. Но всегда это были яркие и непростые отношения, «больше чем любовь».
Явления и промельки любви: Героиня романов
Когда у Беллы Ахатовны спросили, можно ли оставаться суверенным, когда любишь, она ответила, практически не задумываясь: «Любовь?! Дело тяжелое. А вы разве не знаете? Любовь состоит из таких сложностей. И надо их перетерпеть». Неслучайно воспоминания о ней – полноценные художественные произведения, а не просто набор эпизодов и случаев из жизни.
Евтушенко, Е.А. Не умирай прежде смерти. Ягодные места / Е.А. Евтушенко. — Москва: АСТ; Зебра Е, 2007. — 720 с. — (Золотой фонд мировой классики).
Среди страниц этой необычной русской политическо-детективной сказки, словно в потаенном уголке души, укрылась глава «Исповедь перед путчем». В ней Евгений Александрович с ностальгией и любовью поведал историю своих взаимоотношений с Беллой Ахмадулиной. Эти два молодых, ярких, поэта встретились еще в Литературном институте. Они были одной из красивых, ярких пар литературного бомонда 60-х годов ХХ века – две феерических, бесшабашных стихии.
Дождь в лицо и ключицы,
и над мачтами гром.
Ты со мной приключился,
словно шторм с кораблем.
То ли будет, другое...
Я и знать не хочу –
разобьюсь ли о горе,
или в счастье влечу.
Мне и страшно, и весело,
как тому кораблю...
Не жалею, что встретила.
Не боюсь, что люблю.
Белла Ахмадулина
Молодые, красивые, амбициозные, Ахмадулина и Евтушенко наслаждались жизнью и просто любили друг друга:
«Мы часто ссорились, но быстро и мирились. Мы любили и друг друга, и стихи друг друга. Одно новое стихотворение, посвященное ей, я надел на весеннюю ветку, обсыпанную чуть проклюнувшимися почками, и дерево на Цветном бульваре долго махало нам тетрадным, трепещущим на ветру листком, покрытым лиловыми, постепенно размокающими буквами. Взявшись за руки, мы часами бродили по Москве, и я забегал вперед и заглядывал в ее бахчисарайские глаза, потому что сбоку были видны только одна щека, только один глаз, а мне не хотелось терять глазами ни кусочка любимого и потому самого прекрасного в мире лица. Прохожие на нас оглядывались, ибо мы были похожи на то, что им самим не удалось.
Декорацией, на фоне которой разворачивался их головокружительный роман, стало, конечно, Море. Два поэта и беспредельная морская стихия … Что может быть романтичней?
«Мне хотелось ей подарить что-то самое красивое, что-то самое большое. Этим самым красивым, самым большим для меня было море. ….
Это море когда-то качало и триремы аргонавтов под золотым руном, так много обещавших рассветных облаков человечества, и генуэзские галеры, где африканские рабы, вылепленные из черных мускулов, лиловых губ и белков слоновой кости, иссеченные витыми плетьми надсмотрщиков, наплескивали самшитовыми веслами будущий сан-луисский блюз, и турецкие фелюги с красными перцами фесок, и дубки контрабандистов, где в трюмах «коньяк, чулки, презервативы», и мятежный броненосец «Потемкин», где матросские ленточки, окунувшись в борщ с червями, превратились в гениальную киноленту, и покидающий Россию последний корабль белой армии, где Врангель в траурной черкеске так вцепился в борт, что под его ногти впились белоснежные корабельные занозы.
И мы по-дельфиньи счастливо отфыркивались, глотая море, как подступившую к горлу историю, и наши соленые губы находили друг друга даже под водой, где шаловливые стайки рыб щекотали нам ноги. О, что бы сегодня ни говорили о романтической безвкусице раннего Горького, но то, что он чувствовал когда-то на берегу моря, оказалось правдой. Да, море смеялось! Да, тысячами! Да, серебряных! Да, улыбок!».
Романтика соседствовала с бытовой трагикомедией:
«Я и моя любимая вернулись в еще незнакомую нам квартиру и, торопливо обтерев скопившуюся на мебели пыль, <…> как все на свете любящие друг друга, для кого нет больше счастья, чем остаться вдвоем. Но нас поджидало нечто.
Первым проснулся я, хотя за окном еще была магнолийная, вязкая от запахов ночь. По мне что-то ползало. Я панически включил свет и – о ужас! – увидел полчища прозрачных от голодухи клопов, коричневой чумой обсыпавших стены, постель и нас. Я в отчаянье разбудил сладко спавшую любимую, стряхивая с ее рубенсовского тела этих мини-коричневорубашечников, уже сыто отяжелевших от крови наследницы Ахматовой и Цветаевой, а сам забрался на стол, подогнув босые дрожащие ноги, и заплакал.
Моя любимая, однако, проявила итальянский темперамент, соединенный с татарским упорством. Она, нимало не стесняясь, разбудила среди ночи соседа по лестничной клетке – абхазского краеведа, специалиста по путешествию аргонавтов за золотым руном, добыла у него керосин и, вооружившись тряпкой, начала войну с несчастными оголодавшими кровопийцами, в то время как я позорно продолжал восседать на столе, голый, сложив руки в позе брамина, молящегося во время наводнения. Клопы были побеждены».
Две яркие индивидуальности - Евтушенко и Ахмадулина - к сожалению, не смогли долго существовать вместе. Их брак продлился всего три года. «Мы не поссорились. Наша любовь не умерла – она перестала быть. Мы разошлись, и я переселился в комнатушку над Елисеевским магазин» - констатирует Евтушенко. Горький след этой Любви, образ этой неповторимой Женщины навсегда останется в его сердце: «Но до сих пор, когда я вижу ее вблизи или издали, или просто слышу ее голос, мне хочется плакать …».
Нагибин, Ю.М. Дневник / Ю.М. Нагибин. - 2-е изд., доп. и свер. - Москва : Книжный сад, 1996. - 704 с. : ил.
Вторым супругом Ахмадулиной стал один из успешных советских писателей Юрий Нагибин. Он увидел Беллу Ахатовну на сцене Политехнического и был сражен ее талантом и красотой: «Я так гордился, так восхищался ею, когда в битком набитом номере она читала свои стихи нежно-напряженным, ломким голосом и любимое лицо ее горело. Я не отважился сесть, так и простоял у стены, чуть не падая от странной слабости в ногах, и мне счастливо было, что я ничто для всех собравшихся, что я - для нее одной». Женившись на Ахмадулиной, Нагибин записал в своем дневнике: «Она обрушилась на меня, как судьба».
В своем «Дневнике» писатель вывел Беллу Ахатовну под именем шальной и ошеломительной булгаковской героини Геллы. На страницах этой книги бушует страсть, переходящая в ненависть. Для Нагибина Ахмадулина стала не просто очередной женщиной. Ее великолепие и пороки слились в образ Единственной и Неповторимой Прекрасной Дамы:
«Есть хорошие женщины, их не так мало, есть даже очень хорошие и трогательные женщины, но всё это не идет в сравнение с ней. Она прекрасно и страстно говорила. Она была очень похожа на меня, даже в пороках, и я всегда понимал, что с ней происходит, хотя из педагогических соображений порой делал вид, будто чего-то не понимаю. Ее вранье не было враньем в обычном смысле слова, ей хотелось быть такой вот чистой, преданной, высокой, жертвенной. Она не была ни чистой, ни верной, ни жертвенной; дурное воспитание, <…> богема, развращающее влияние первого мужа, среда ли изуродовали ее личность, но ей хотелось быть другой, и она врала не мне, а себе, когда с пафосом уверяла меня в своей непорочности в отношении меня».
Страницы Дневника сохранили боль и радость этой Любви:
«Я никогда не думал, что мне будет так больно. Конечно, я ее любил и люблю, как не любил никого, и теперь мне придется жить без нее, и я не понимаю, как это будет. На сердце такая тяжесть, что впору кричать. Недавно я считал себя самым счастливым человеком на свете, хорошо хоть, что я знал это. Уж никогда не будет мне так полно, так интересно, так упоительно, как было с ней».
Нагибин и Ахмадулина прожили вместе восемь лет. Их отношения были далеки от понятия «семейное счастье». Они то разбегаясь, то бросаясь друг другу в объятия. Окончательный разрыв отношений для Нагибина был мучительным: «Я, действительно, потерял то, что делало меня счастливым. Это не потеря женщины, все они взаимозаменимы, все, кроме одной единственной. Очень редко бывает, что человек находит эту единственную женщину, но вот тогда-то потеря так страшна и невыносима, что хочется орать».
Мессерер, Б.А. Промельк Беллы. Романтическая хроника \ б.А. мессерер. - Москва: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2016. - 848 с. - (Великие шестидесятники).
Поистине, судьбоносным стал для Ахмадулиной визит в мастерскую театрального художника Бориса Мессерера на Поварской. Это было место, где собиралась московская и западная художественная элита -
Андреем Битовым, Евгением Поповым, Иосифом Бродским, Владимиром Высоцким, Львом Збарским, Тонино Гуэрра, Сергеем Параджановым, Отаром Иоселиани… В этих стенах появился на свет скандально знаменитый альманах «Метрополь». Родился упомянутый знаменитый альманах «Метрополь». Борис Мессерер не знал еще ни одного стихотворения Ахмадулиной, но страстно влюбился в эту необычную женщину и удивительного поэта. Они прожили вместе более сорока лет. Воспоминания о них стали основой замечательной книги «Промельк Беллы».
На ее страницах Борис Мессерер бережно воспроизводит каждое мгновение, каждый «промельк» их совместной жизни. Начиная с первого явления перед ним «чуда по имени Белла»:
«Старый Дом кино на Поварской. Вестибюль первого этажа. Быть может, он назывался “кассовый зал”. На полу талый снег. Толпятся люди, томящиеся в ожидании предстоящих встреч. Мы тоже с Левой Збарским стоим в ожидании кого-то. Дверь постоянно открывается, пропуская входящих. Прекрасная незнакомка как бы впархивает в пространство зала. Она в соскальзывающей шубке, без шляпы, со снежинками на взъерошенных волосах. Проходя мимо, она мельком окидывает нас взглядом и так же мельком шлет нам рукой едва уловимый привет.
– Кто это? – спрашиваю Леву.
– Это Белла Ахмадулина!
Первое впечатление. Сильное. Запоминающееся. Именно таким и останется в памяти. Мимолетно, но возникает чувство влюбленности …».
Сближению помогла общая любовь к собакам; «Весна 1974 года. Двор Дома кинематографистов на улице Черняховского, около метро “Аэропорт”. Я гуляю с собакой Рикки, тибетским терьером.
Во дворе появляется Белла Ахмадулина с коричневым пуделем. Его зовут Фома. Белла живет через один подъезд от меня, в бывшей квартире Александра Галича. Белла в домашнем виде. В туфлях на низких каблуках. Темный свитер. Прическа случайная.
От вида ее крошечной стройной фигурки начинает щемить сердце.
Мы разговариваем. Ни о чем. Белла слушает рассеянно. Говорим о собаках.
О собаках, которые далеко не такие мирные, как кажутся сначала. Рикки старается затеять драку. Это ему удается, и он прокусывает Фоме нос. Капли
крови. Белла недовольна. Я смущен. Вскоре она уходит. И вдруг я со всей ниоткуда возникшей ясностью понимаю, что если бы эта женщина захотела, то я, ни минуты не раздумывая, ушел бы с нею навсегда. Куда угодно. …». Для обоих жизнь словно началась сначала. Любовь открыла в ней свою новую страницу, новые смыслы.
В чем смысл промедленья судьбы между нами?
Зачем так причудлив и долог зигзаг?
Пока мы встречались и тайны не знали,
Кто пекся о нас, улыбался и знал?
Неотвратимо, как двое на ринге,
Встречались мы в этом постылом дворе.
Благодарю несравненного Рикки
За соучастие в нашей судьбе…
Белла Ахмадулина
В том декабре и в том пространстве
душа моя отвергла зло,
и все казались мне прекрасны,
и быть иначе не могло.
Любовь к любимому есть нежность
ко всем вблизи и вдалеке.
Пульсировала бесконечность
в груди, в запястье и в виске…
Белла Ахмадулина
Борис Мессерер стал не просто супругом, спутником Ахмадулиной. Он бережно собирал и хранил ее рукописи, записывал на диктофон воспоминания. Словно ангел-хранитель Мессерер сопровождал супругу на творческих вечерах. Прекрасный облик Ахмадулиной хранят любовно созданные им портреты. «Мы прожили долгие годы в атмосфере поддержки и понимания — это обязывает к взаимному благородству» - говорила Белла Ахатовна в одном из интервью. Ахмадулина и Мессерер были на удивление близки в эстетических оценках, хотя и разнились характерами. Борис Асафович жене дорогие наряды, шляпы и украшения, создавая художественный образ, имидж гениального поэта. «Они - любопытное сочетание. Там каждый - Мастер и Маргарита друг перед другом. - замечает их общий друг Виктор Ерофеев. - Боря всегда ее одевал в лучшее, и это было всегда черно-белое. Он продлил ее существование и извлек из нее много стихов, которые бы так и остались прахом».
Еще в годы гонений Мессерер предложил Ахмадулиной переехать в провинциальную, тихую Тарусу. Не имея собственного дома, супруги с тех пор приезжали в этот город каждое лето. Этому городу, который Белла Ахмадулина часто называла своей музой, она посвятила одноименный сборник с акварелями своего мужа.
Мой друг, поехали в Тарусу!
В дом, где давно темно и грустно,
Но старый парк доселе жив,
И средь равнины среднерусской
Река забвения бежит...
Тут можно быть самим собою,
Дремотно слушать крик разбойный
Ворон, торчащих там и тут,
Цедить сквозь решето забора
И летний зной, и влагу туч...
В посудине с дырявым днищем
Живет паук, художник нищий.
Попросим крова у него.
Нежданно иволга засвищет,
И тишь... И боле никого.
Войдем в заветную часовню,
Где века ржавые засовы
Скрывают разоренье чувств,
Звенит Марины ключ кастальский...
С трудом открыв глухие ставни,
Затеплим памяти свечу.
Ну, а потом пора в долину
Волшебную, где выгнул спину
Мост над сверкающим ручьем...
И, завершая в тон картину,
Две ивы плачут ни о чем.
Там наша раненая роща...
Забыть ее, конечно, проще,
Как позабыли мы в бреду,
Что не прогресса жадный росчерк
На небе начертал звезду...
И не железными руками,
А грозовыми облаками,
Дыханьем, звуком и огнем
Творилось это чудо мира,
Где нет ни капищ, ни кумира,
И чудо днесь сокрыто в нем.
Мой друг, поехали в Тарусу.
Там – тоже грязь, и те же трусы,
Но есть высокие черты
Непроданной российской Музы,
И неразорванные узы
Любви, Добра и Красоты...
Белла Ахмадулина
14 сентября 2013 года в Тарусе открыли памятник Белле Ахмадулиной, это дар городу и скульптурный дебют Бориса Мессерера. Автор вылепил Беллу Ахмадулину в полный рост с заведенными за спину руками. Так она обычно читала стихи. «Вертикальный строгий силуэт, то, как представляю Беллу, это свеча горящая. Белла писала о свече, она как свеча была, худенькая, стройная и посвященная возвышенному моменту». Памятник поэту установили в парке на берегу Оки, недалеко от открытого еще при жизни Ахмадулиной и при самом активном ее участии памятника Марине Цветаевой. Предполагается, что в Тарусе начнут проводиться литературно-музыкальные фестивали памяти Беллы Ахмадулиной. Неповторимые поэтические переливы ее строк, особый изысканно-манерный лад – ее бесценный дар всем нам.
Поэтические проявления
Первый сборник стихов Ахмадулиной появился в 1962 году. Она назвала книжку «Струна». В этом кратком заглавии красноречиво был заявлен символ ее человеческой и творческой жизни – судьба натянутой, тонкой, не смеющей издать фальшивого звука струны. Струна объединила уникальные Слово и Голос вступающего в Литературу нового, молодого поэта. Евгений Евтушенко заметил: «Не случайно она назвала свою первую книгу «Струна»: в ее голосе вибрировал звук донельзя натянутой струны, становилось даже боязно, не оборвется ли. <...> Голос волшебно переливался и околдовывал не только при чтении стихов, но и в простеньком бытовом разговоре, придавая кружевную высокопарность даже прозаическим пустякам».
Более поздние книги – «Озноб» (Франкфурт, 1968), «Уроки музыки» (1969), «Свеча» (1977), «Метель» (1977), «Тайна» (1983), «Сад» (1987), «Побережье» (1991), «Ларец и ключ» (1994), «Шум тишины» (Иерусалим, 1995), «Гряда камней» (1995), «Звук указующий» (1995), «Однажды в декабре» (1996), «Созерцание стеклянного шарика» (1997), «Миг бытия» (1997), «Нечаяние» (стихи-дневник, 1996-1999), «Возле елки» (1999). Они складываются в целое стихотворение, где снегу, вьюге, листопаду, ливню противостоит только одна свеча, которую нужно, как в фильме Андрея Тарковского «Ностальгия», пронести в своей руке над водой. Даже тогда, когда жизнь с головой ушла под воду… - в шепоты, шелесты, неопределенность, неуловимость шума тишины. Сквозь кисею тайны, открываемой при созерцании магического стеклянного шарика, в них посверкивают рождественско-новогодние блестки, переживается особый миг бытия, подбирается уникальный ключ к скрывающим драгоценности души ларцу… Поэт вместе с читателем постигает великие уроки Музыки, которые учтут улавливать указующий звук. Ахмадулина приглашает нас на прогулку в Сад – райский, чеховский вишневый или блоковский соловьиный.
Даже стандартные названия ахмадулинских поэтических сборников – «Стихи» (1975), «Стихотворения» (1988), «Избранное» (1988), «Стихи» (1988), «Самые мои стихи» (1995) - преображаются до ассоциаций с поэтической СТИХИей, ИЗБРАНостью человеческого и творческого пути.
Тонкий знаток поэзии Иосиф Бродский справедливо считал Беллу Ахмадулину «несомненной наследницей Лермонтовско - Пастернаковской линии в русской поэзии». Безусловно, завораживающая кружавность ее стихов происходит от пристрастия к «старинному слогу».
Влечет меня старинный слог.
Есть обаянье в древней речи.
Она бывает наших слов
и современнее, и резче.
Вскричать: "Полцарства за коня!" –
какая вспыльчивость и щедрость!
Но снизойдет и на меня
последнего задора тщетность.
Когда-нибудь очнусь во мгле,
навеки проиграв сраженье,
и вот придет на память мне
безумца древнего решенье.
О, что полцарства для меня!
Дитя, наученное веком,
возьму коня, отдам коня
за полмгновенья с человеком,
любимым мною. Бог с тобой,
о конь мой, конь мой,
конь ретивый.
Я безвозмездно повод твой
ослаблю - и табун родимый
нагонишь ты, нагонишь там,
в степи пустой и порыжелой.
А мне наскучил тарарам
этих побед и поражений
Мне жаль коня! Мне жаль любви!
И на манер средневековый
ложится под ноги мои
лишь след, оставленный подковой.
Белла Ахмадулина
«Лирическая моя героиня, она происхождения более раннего даже, чем двадцатый век» - утверждала Ахмадулина. Она предпочитала говорить не «лоб», а «чело», не «лодка», а «челн», не «восемнадцать», а «осьмнадцать», не «друзья», а «други» в поэтическом мире Ахмадулиной звонят к обедне, читают старые книги, с изысканной вежливостью ухаживают за дамами … Во многих стихах, особенно с условно-фантастической образностью (поэма «Моя родословная», «Приключение в антикварном магазине», «Дачный роман») Ахмадулина играла со временем и пространством, воскрешала атмосферу XIX столетия. Там она находила рыцарство и благородство, великодушие и аристократизм, способность к безоглядному чувству и состраданию. Эти драгоценные черты составляли этический идеал ее поэзии.
На столе ее, конечно же, горела обычная электрическая лампа, но в душе светила старомодная, но вечная свеча, которая освещала строки Пушкина или Пастернака.
Всего-то — чтоб была свеча,
свеча простая, восковая,
и старомодность вековая
так станет в памяти свежа.
И поспешит твое перо
к той грамоте витиеватой,
разумной и замысловатой,
и ляжет на душу добро.
Уже ты мыслишь о друзьях
все чаще, способом старинным,
и сталактитом стеаринным
займешься с нежностью в глазах.
И Пушкин ласково глядит,
и ночь прошла, и гаснут свечи,
и нежный вкус родимой речи
так чисто губы холодит.
Белла Ахмадулина
Белла Ахатовна признавалась: «Сама по себе я немного стою. Я – старый глагол в современной обложке». Новшество Беллы было в том, что она презирала советский язык и ввела туда архаику, галантные изысканные выражения. Она авангардно-архаична. «Шаг в архаику был богат новаторским смыслом. – указывает Виктор Ерофеев. - Во-первых, это был отказ от языковой нормативности <…> Во-вторых, и здесь Ахмадулина шла дальше авангардистов, такой выбор означал имманентный нравственный протест. В усложненности речевых ходов поэта таился призыв к восстановлению когда-то существовавших, но разрушенных представлений о благородстве, чести, человеческом достоинстве. Витиеватость, которую не раз называли манерностью, свидетельствовала о многоликости, переливах душевных состояний, о невозможности свести человека к сугубо социальной функции». Писатель Евгений Попов восхищался уникальной способностью Ахмадулиной (вопреки распространённому стремлению к так называемой простоте, которая «хуже воровства») «и о простом, и о сложном говорить всегда СЛОЖНО, то есть ВЫСОКО и с полной уверенностью — поймут. А не поймут, так почувствуют, что, в принципе, одно и то же».
Иосиф Бродский галантно, в «старинном духе» сравнил поэзию Ахмадулиной с розой: «Сказанное подразумевает не благоухание, не цвет, но плотность лепестков и их закрученное, упругое распускание. Ахмадулина скорее плетет свой стих, нежели выстраивает его вокруг центральной темы, и стихотворение, после четырех или того меньше строк, расцветает, существует почти самостоятельно, вне фонетической и аллюзивной способности слов к произрастанию. Ее образность наследует взгляду в той же степени, что и звуку, но последний диктует больше, нежели порой предполагает автор. Другими словами, лиризм ее поэзии есть в значительной степени лиризм самого русского языка».
Каждая деталь отмечена особым женским напряженным вниманием. Его несомненно можно назвать любованием. Самые обыденные вещи Ахмадулина облекает в изысканные одеяния и воспевает их. Лирическую фабулу многих ее стихов составляло не лишенное магического оттенка общение с «душой» предмета или пейзажа (свечи, портрета, дождя, сада), призванное дать им имя, пробудить их, вывести из небытия. Ахмадулина таким образом давала свое зрение окружающему миру. Природа в ее стихах — как самостоятельное действующее лицо, требующее должного уважения и не терпящее поверхностно-снисходительного отношения. Она избегает стертого и ставшего вульгарным от неумеренного употребления термина «природа», предпочитает слово «пространство». У нее есть целый цикл стихов о «ревности пространства», «милости пространства». Характерным для них является не мотив преклонения перед стихийными силами природы, а скорее, равенства стихий — внешней и внутренней. Мир природы и мир собственной души для нее равновелики. Поэт и пространство находятся в сложных, зачастую противоречивых взаимоотношениях. Автор вступает с пространством в заговор, притворяется обиженным, добивается прощения и милости — короче, разыгрывает, по своему обыкновению, поэтический спектакль.
Эстетическая доминанта творчества Ахмадулиной - стремление воспеть, «воздать благодаренье» «любой малости»; ее лирика была переполнена признаниями в любви - прохожему, читателю, но прежде всего друзьям, которых она была готова простить, спасти и защитить от неправого суда. «Дружество» — основополагающая ценность ее мира (стихотворения «Мои товарищи», «Зимняя замкнутость», «Наскучило уже, да и некстати, «Ремесло наши души свело»). Дружба – одна из ключевых ценностей русского интеллигента, почти религия. «… русская дружба ценна прежде всего не постижением жизненных тайн, а своим диссидентством. Только другу можно высказать все, что ты думаешь о государстве, начальниках и конформистах. Дружба разрывает одиночество твоих собственных прозрений о социальном устройстве. Герцен и Огарев дружили против государства. Это была форма их выживания. – обращает внимание Виктор Ерофеев. - Такой же формой выживания была теперь уже легендарная дружба наших шестидесятников, наиболее просто и удачно выраженная у Окуджавы в словах «возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке». Белла Ахмадулина превратила дружбу в магистральное направление своей поэзии: дружба была сопротивлением всякой подлости и лжи. Так дружба улетела на небеса и оказалась в чем-то сильнее любви как поэтической темы». Своим друзьям (Василию Аксенову, Андрею Вознесенскому, Фазилю Искандеру, Владимиру Войновичу и др.) Белла Ахатовна посвятила множество удивительных, проникновенных поэтических строк. Словно искусные портреты, они хранят «друзей <…> прекрасные черты». Она была к своим товарищам по литературному цеху не просто пренебрежительно-снисходительна, а аристократически-пристрастна.
Когда моих товарищей корят,
я понимаю слов закономерность,
но нежности моей закаменелость
мешает слушать мне, как их корят.
Все остальное ждет нас впереди.
Да будем мы к своим друзьям пристрастны!
Да будем думать, что они прекрасны!
Терять их страшно, бог не приведи!
Белла Ахмадулина
Откройте поэтические сборники Ахмадулиной, войдите
в круг друзей ее и изящной словесности!
Советуем прочитать еще
- Белла. Встречи вослед / Сост. М.Р. Завада. – Москва: Молодая гвардия, 2017. – 592 с. – (Библиотека мемуаров: Близкое прошлое).
- Бельская, Л. Л. "Беседы" Беллы Ахмадулиной с поэтами-классиками / Л. Л. Бельская // Русская речь. - 2014. - № 1. - С. 32-36.
- Бельская, Л. Л. "Беседы" Беллы Ахмадулиной с поэтами-классиками / Л. Л. Бельская // Русская речь. - 2014. - № 2. - С. 25-31.
- Богданова, В. Евгений Евтушенко и Белла Ахмадулина. Одна таинственная страсть / В. Богданова. - Москва : Эксмо, 2017. – 256с. – (Знаменитые пары СССР).
- Бродский, И.А. Зачем российские поэты? / Бродский И.А. // ??????
- Дворяшкина, Н.А. "Покуда над стихами плачут...": зачем и кому нужна поэзия? / Н.А. Дворяшкина // Литература в школе. - 2017. - № 5. - С. 15-21.
- Ерофеев, В.В. Божий дар и бесполое чудовище дружбы / В.В. Ерофеев // Ерофеев, В.В. Шаровая молния. — Москва: Зебра Е, 2005. —С. 212 – 230.
- Жолковский, А.К. Это я / А.К. Жолковский А.К. //Эросипед и другие виньетки. - Москва: Водолей, 2003. — С. 60 – 61.
- Зубарева, В. Тайнопись: библейский контекст в поэзии Беллы Ахмадулиной 80-х годов / В. Зубарева // Новый мир. - 2013. - № 8. - С. 150-158.
- Мишаненкова, Е.А. Белла Ахмадулина. Любовь-дело тяжелое! / Е.А. Мишаненкова. - Москва : АСТ, 2017. - 317 с. - (Контур времени).
- Найман, А. Славный конец бесславных поколений / А. Найман. - Москва : Вагриус, 1999. - 635с.
- Прохорова, В. И. Четыре друга на фоне столетия: [Рихтер, Пастернак, Булгаков, Нагибин и их жёны : мемуары в письмах и воспоминаниях] /В.И. Прохорова. - Москва : [АСТ], 2013. - 319 с., [8] л. ил. - (Проект Игоря Оболенского).
ahmadulina
Добавить комментарий